Дома. А. Киосе

Анна родилась в городе Рени Одесской области. Росла в селе Лиманское (ж/д станция Фрекэцей). Ныне живет в г.Регенсбург, земля Бавария, Германия

Лето, и я дома. В моем родительском доме, с настоящим крыльцом, как в старых фильмах.
Открываю дверь, чтобы предрассветная прохлада окутывала остатки моего сладкого утреннего сна. Снится, что я то ли в березовой, то ли в ивовой роще. Листья уже пожелтели, ветки стали сухими, их обдувает легкий ветерок, они колышутся, издавая негромкий и мягкий, но сухой звук: «пшшшшшшшш». Немного затихнет ветерок и смолкнет звук, а потом опять раздается: «пшшшшшшшш».
Приоткрываю глаза, вижу: сквозь белую занавеску межуются день и ночь. Понимаю: это не сон. Это мама с папой перетаскивают траву, сушившуюся на улице, в огород. Вилами набирают охапку, на нее накидывают еще одну, и еще несколько сверху: папа себе побольше, мама поменьше, а затем, втыкая вилы в эти горки травы, слегка приподняв над землей, тащут их через весь наш большой красивый двор и через калиточку, ведущую в огород. И вот эти сухие стебли, волочащиеся по земле, издают этот тихий звук: «пшшшшшшшш»...
Прошли мама с папой через двор - звук прекратился, а во сне – будто ветер утих, вернулись за следующей партией – и опять: «пшшшшшшшш». Какой же это дорогой моему сердцу звук, в нем так много всего: мама с папой дома, день только
начинается, лето, жара, каникулы! Я беззаботная девчонка, после завтрака побежим с
подружками на лиман, будем купаться, загорать, болтать, гулять, радоваться жизни! А что еще надо! Это были мои минуты...
А пока я досыпала, у нас во дворе кипела ежедневная работа. Из этой сухой травы папа делал скирды. Мама ему во всем помогала. Она перетаскивала и подавала ему вилами сухую траву, а папа складывал, ее слой за слоем, в специальной круглой форме, охапка за охапкой, аккуратно утрамбовывая ногами, пока не получалась очень высокая скирда, суженная кверху, похожая на молдавскую зимнюю овечью шапку. Когда скирда становилась выше папиного роста, он приставлял к ней лестницу, залезал наверх, а мама продолжала подавать траву снизу вилами. Папа, стоя наверху, своими вилами перехватывал траву и складывал, складывал ее на зиму, чтобы у наших овец была еда.
За лето родители возводили в огороде по три такие красивые, стройные, величавые скирды, похожие на горы. За ними можно было прятаться или поиграть в догонялки.
Сверху обязательно покрывали клеенкой или брезентом, чтобы роса и дождевая вода не
испортили траву. Такая жизнь была у нас в селе. Все лето папа куда-то пропадал: то траву косил, то камыш на лимане срезал, то собирал молодые прутья ивы. Это все было сырьем для его занятия для души. Из прутьев он плел корзины для мамы, чтобы ей было в чем мыть овечью шерсть, как это делали женщины раньше. Из камыша плел рогожки. Они были уже не в моде, но и папа у нас был не модный. Эти рогожки были своеобразным мостиком между настоящим и тем миром, из которого он пришел. И как красиво, как умело, как тонко он позволял нам к нему прикасаться – через старомодные корзинки и рогожки, через истории, которые он часто рассказывал, иногда повторяясь. Я в них купалась, душа моя млела и восторгалась.
Мне повезло, что папа был намного старше и знал так много. А мама рассказывала мне такие сказки, которых ни в одной книжке не прочитать! Это были древние сказки, старые истории, в которых повествовалось про какие-то совсем невероятные жизненные ситуации. Я слушала их с открытым ртом и все время просила повторить: боялась их забыть. Корзины, которые плел папа, были побольше и поменьше – для всякой надобности. В те, что поменьше, мама собирала яйца, совсем маленькие использовала как шкатулки. Кроме рогожек, из камыша он мастерил сумки – какие же они были миленькие! Хотя ими никто не пользовался, они просто как экспонат – как дело его рук и его души – висели на проволочке в сарае... А для папы главное было их просто сделать, и ничего, что их никто не хотел, и никому, кроме него, они не были нужны. А еще папа всегда высаживал в огороде сорго, а потом собирал их метелки и делал пахучие
свежие веники, которые складывал их на чердак, маме на радость: она так любила раздавать их всем, кто заходил к нам в гости. И людям нравился такой простой и полезный подарок.
А в огороде у нас стояли бочки с запасами воды для хозяйства, и рядом с каждой висела...
знакомая и древняя catruna, сусак по-гагаузски, предполагаю, что по-русски это тыква- горлянка, с прорезанным отверстием. Держа за ее длинный хвост, ею черпали из бочек воду, как в старину. Прекрасная картина. Мой папа высеивал такие горлянки каждый год, они росли и потом красиво свисали с забора, а как поспевали – папа превращал их в черпаки.
Как же хорошо мне было в те времена!
Мои родители для меня святые люди! Я преклоняю перед ними колени. Я благодарна им за то, что своим примером, своим ежедневным трудом, своими деяниями показали, как можно относиться к жизни: с жаждой испытать вновь и вновь одни и те же ощущения и при этом всегда быть открытым к новому, и это для них было нормально. Идти в новый день с любопытством. К людям – с добром и интересом, к детям – с уважением.
Мама всегда говорит: ребенка надо уважать. Она это знает без институтского образования.
К труду родители всегда относились творчески. Мама любит, именно любит работать, готовить, подметать, убирать, вязать. Раньше еще шила,ткала, пекла хлеб. И до сих пор любит общаться. Она говорит: я люблю что-то делать для других.Через свежеиспеченный хлеб и калачи, через печеную плэчинту, через много других старинных вкусностей, через вязаные шерстяные носки, через груши, яблоки – любит дарить радость всем: детям, внукам, соседям или просто гостям. И все она делает с легкостью и радостью. Ее все уважают, от детей и до стариков.
Пару лет назад дети с нашей улицы поймали рыбу на лимане, пришли к ней и попросили ее пожарить, потому что им в поход надо было. А маме их просьба только в радость! Сразу взяла рыбу, быстро почистила, пожарила и отдала детям со счастьем и любовью. И дети довольные побежали по своим делам. Но они знают хорошие места, куда можно всегда вернуться. И я тоже туда возвращаюсь!
Мама любит порядок, в этом она очень строга. А так, постоянно смеется, рассказывает шутки, к месту вспоминает старые анекдоты, с благодарностью говорит о прошлом, пытается понять настоящее и с надеждой смотрит в будущее. Она меня всегда удивляет тем, что в свои 85 лет может и современное принимать, но и от своих устоев не отходит, остается верной себе и своим убеждениям. Как это у нее получается?!
Да и папа был таким же, говаривал: «А что поделать, сейчас -то оно так». И вспоминал, как говорил мамин отец, которого он очень любил: «Noi săntem oameni vechi» - «Мы «устаревшие» , а мир меняется». Он будто смотрел на все со стороны, но мог и со своим внутренним миром уживаться в новых условиях. Он был смелым и прямым, бросался в огонь и воду, мог быстро вспылить, но был и отходчивым. Уверенный, он всегда знал, чего хотел. В его руках горело все, спорилось любое дело.
Мы не говорили, что любим друг друга, вроде это было и так понятно. Я только один раз успела сказать папе по телефону: «Tati, eu te iubesc!» («Папа, я тебя люблю!»). Он не знал, что ответить, был застигнут врасплох и сказал: «Ei, sa fii sanatoasa» - пожелал мне здоровья, и это было самым ценным для них. И я знала, что это значит: «Я тебя тоже люблю!»
Маме теперь говорю каждый раз, когда звоню: «Мама, я тебя люблю!» Если честно, получается неловко, но я продолжаю это говорить, а она только смеется в ответ. И я знаю, это значит: «Я тебя тоже люблю!» Даже когда мамы и папы уже нет, мы все равно бережем и храним их в нашем сердце. И что бы ни было, всегда, когда захочется сказать: «Мама, я тебя люблю!», «Папа, я тебя люблю!», это можно сказать. И через эти слова мы можем освободиться от грусти и печали. Ведь они слышат и видят нас и хотят, чтобы мы были счастливы и спокойны!