Наше детство. Улица Комсомольская

Кухничка

Баба Дина жила в кухничке. Этот замечательный элемент нашего бессарабского подворья в детской памяти отразился, как волшебный приют, символ уютности и семейного покоя. Одър, соба-печь, шарени килими, асър, фотографии в рамках, радиоточка, откуда непрерывно тихо звучала музыка или сообщались новости советской жизни. Утром нас будил неповторимый гимн Советского Союза. Если бы меня спросили о последнем желании, я бы выбрал полежать в бабиной кухничке на одъре и под молдавскую музыку из радиоточки наворачивал бы большой шмат домашнего тёплого хлеба с червен пипер и мирудия…
Затем, когда наступила зима, по воскресеньям в бабушкиной кухничке мы собирались двумя семьями. За столиком (суфра) возле окна садились старшие мужчины: вуйчо, тате, братья. Они играли в карты, черпались вином и обсуждали тараклийские события. Мама с бабушкой сидели на её кровати и пряли къдели или чепкали вълна. Я с двоюродным братом Васей залазили на печь и тоже играли в «дурака», щелкали семечками и я ему рассказывал про сибирскую жизнь. Сам он из Тараклии никуда не выезжал и про Сибирь узнал на уроках географии.
Вуйна или, по-чийшийски, учинайка в это время шетала: подносила то трушию, то баницу, то орехи. Время от времени она брала графин с алым вином и черпала маму, бабушку и нас с Васей. При этом учинайка не упускала возможности отпустить какую-либо колкость, шутку, после которых все дружно ржали. Когда графин опустошался, нас с Васей отсылали в погреб-бордел за очередной порцией вина. Мы выскакивали из теплой кухнички полураздетыми и босиком по скрипящему снегу врывались в бордел. Там тоже были всякие мясные вкусности, кадки…
Наконец, заполночь, когда лампа под потолком начинала медленно тухнуть, картежники расходились, женщины прибирали, а мы с Васей укладывались ко сну на одъре. Под головами у нас шуршала, набитая соломой възглавница, укрывались красно-черной в полосах шерстяной, домотканой чергой. Бабушка сворачивала угасающий фитиль лампы, крестилась перед образом в углу и шепталась. Затем она тоже ложилась на свою кровать с еловыми шишками. Под мерное постукивание часов-ходиков и потрескивания пламени кандила мы засыпали безмятежным, детским сном.

Улица Комсомольская

Следующим впечатлением за пределами двора моего вуйчо стали цыгане и , особенно, их кузница. Там жили семьи Букур и Цынар, а кузнечное дело было их родовым занятием. Интересно было наблюдать, как смуглые, худощавые мужчины в фартуках на голое тело раздували мехом угли, захватывали щипцами, раскаленные добела заготовки и принимались их колошматить кувалдами, разбрызгивая во все стороны яркие искры…Здесь же, во дворе подковывали лошадей.
Чуть выше на углу по улице Садовая был большой двор, где другие цыгане в обмен на тряпьё давали синьку или глиняные, расписные свистульки.
В другой семье, жившей на этой улице-Витковых (по-уличному «Русуйти») жила дочь мой лели Тодоры-Вера. Она была отдана в голодовку , как храниниче. В последствии Вера работала в универмаге продавщицей и вышла замуж за Котоман Василия.
Из этой же семьи вышла известная в Тараклии, замечательный танцмейстер, педагог и руководитель танцевального ансамбля «Червена китка»-Ольга Ивановна Виткова-Нехорошева-Татарлы.
А прямо напротив нашего двора жила семья , чей внук и сын также стал известным в городе педагогом и музыкантом - В. Терзи.
Постепенно мои двоюродные, более старшие братья стали вовлекать меня в уличные игры и знакомить с её обитателями. Самыми первыми стали соседи: моя будущая одноклассница Таня Дьяченко с мамой-учительницей начальных классов и сестренкой, семья Государевых и еще одна семья, у которых были девочки-двойняшки с рыжими волосами и зелеными глазами. Однажды во время догонялок, перебегая по высокому дувару, вниз головой свалился Славик и стал издавать жуткие, утробные звуки…Все страшно перепугались, выбежали родители и разогнали нас по домам. Но всё обошлось и Славик вырос уважаемым в Тараклии учителем математики и шахматистом Станиславом Михайловичем.
По воскресеньям в нашей улице взрослые парни играли в лапту, по-тараклийски- «на истинка». Когда стала приближаться масленица все пацаны, а это было не меньше 30-ти человек? заготавливать курай-сушняк для костров. После наступления темноты в день масленицы по обе стороны села зажигалось множество костров и было очень важно, чтобы наш костер горел выше всех и дольше всех. Тогда не было лесонасаждений, не было автопокрышек, дрова были дефицитом. Чеклеж, чокани и тезек тоже использовались для отопления и выпечки хлеба. Оставался только курай, росший в труднодоступных местах Пиронковой рыпы. Этот овраг, самый большой в Тараклии и занесен в Красную книгу из-за интересных выходов красной, желтой и белой глины. В этой рыпе и прошло мое первое дошкольное лето 1959 года.
С приходом лета самым любимым занятием было устраивать запруды-динаци и затем неистово барахтаться в желтовато-серой жиже, вытаскивая со дна комки глины и с воплями швыряя их друг в друга. Затем меня стали брать на вылазки за арбузами. По берегам Пиронковой рыпы был разбит колхозный бустан, естественно, со сторожами. Надо было, прикрываясь рельефом местности, пробраться к нужному пункту десантирования. Затем нас, самых младших и малорослых, затаскивали наверх по отвесным стенам оврага. Наверху «десантники» должны были по-быстрому оборвать с десяток арбузов и скинуть их вниз, где их ловили более взрослые ребята. Как только раздавался лай собак и матершиные возгласы сторожей, «десантники» скатывались или прыгали с высоты 5-6 метров на песчаный склон, где нас тормозили и подхватывали парни. Потом мы, организованно петляя по дну оврага, бежали и находили безопасное место. Там и приступали к поеданию арбузов, разбивая их об коленки и зарываясь в них по самые уши.
Наши игры
Зимой, естественно, при первой же возможности катались на самодельных шейнийках (санках). Если снега не было или мало выпадало, скатывались по обледенелым каткам на заднице или на ногах в кирзовых сапогах. Последнее требовало большой смелости и ловкости, потому что, кроме длинной, бугристой ледяной трассы, мы сооружали еще и трамплины, с которых пролетали 3-4 метра. Без синяков, ссадин и расквашенных носов, разумеется, не обходилось. К этому еще добавлялись оплеухи и подшамарники от родителей за порчу обуви.
Как только начинало прогревать мартовское солнце, и Тараклия освобождалась от весеннего, повсеместного грязевого месива, словно по неведомому указанию переходили играть «на копче», «на лянкэ», «на свиня».
«На лянкэ» предметом игры являлась «лянкэ»- кусочек овчина с пришпиленным к нему, чаще всего круглым, кусочком свинца. Подкидывая в воздух и затем, подбивая лянку «щечкой» ноги, нужно стремиться к максимально большему числу подбивов.
«На копче» предметом игры были пуговицы. Для игры выбиралась гладкая стена дома или дувара. У каждого играющего есть главная пуговица, отличающаяся большим размером (обычно от пальто). Прижимая главную пуговицу большим и указательным пальцем, играющий ударяет ею по стене с минимально короткого расстояния в 1-2 см. Пуговица отлетает на определенное расстояние. Следующий игрок проделывает ту же операцию, стремясь приблизиться своей пуговицей к предыдущим запускам. Если его пуговица приблизилась к какой-либо предыдущей на расстояние «чеперика»- максимального расстояния между кончиками растопыренных пальцев, то он получает от хозяина выигрыш в виде более мелких или равновеликих главной пуговиц различного достоинства: от пуговиц с гимнастерки со звездочками и до пуговиц от кальсон или сорочки. Если главная пуговица играющего еще и ударяется в главную пуговицу предыдущего игрока, то выигрыш удваивается.
Средняя длина полёта главной пуговицы достигала 3-4 метров, но были умельцы, стены и рельеф местности, где «снаряд» пролетал и до 10 метров. Целый месяц пацаны ходили с набитыми пуговицами карманами. Обычно сезон игры заканчивался на пасху. К этому времени появлялась новая трава и сыновей отправляли пасти овец с ягнятами. А там, по баирам, на относительно ровных площадках играли «на свиня».
Каждый участник роет для себя в земле лунку-углубление и вставляет в неё свою карлигу-посох. «Свинопас» своей карлигой выгуливает «свинью» в виде консервной банки, мячика или еще чего-нибудь и стремиться кого-нибудь «свиньёй» укусить, т.е задеть, подбивая её карлигой. Остальные участники этой драмы, проявляя солидарность с жертвой откровенного «свинства», помогают ему, пытаясь отбить «свинью» подальше. Однако, если «свинопас» изловчится занять своей карлигой лунку кого-либо из нападающих, то последний вынужден стать «свинопасом». Также, как и «укушенный свиньей».
Разумеется, что играли и в такие общераспространенные игры, как догонялки, прятки, классики, но они оставались для девчонок, а для пацанов были две всегда целиком захватывающие игры: футбол и «война».
Как только земля просыхала, футбол вступал в свои неограниченные права. Эта игра по понятным причинам была для наших родителей и старших братьев неизвестной. С 6-7 летнего возраста они включались в семейные, хозяйственные работы. По праздникам надо было соблюдать известные приличии и чинность. К 15-16 годам парней уже готовили к женитьбе, не говоря об сословных и этнических предрассудках. Отдушиной оставалась только борьба на хоро и соборах.
Футбол пришел с советской спортивной программой. Играть, правда, можно было только резиновыми мячами и то, почти всегда полуспущенными и пробитыми. Если кто-то наступал на мяч, приходилось его расплющивать и надувать ртом через «пробоину».
Там , где сейчас находится здание примарии, была идеальная для футбола площадка. Там стоял габаритный сарай и перед ним ровный, утоптанный пустырь. Бить по стене сарая было бесконечным удовольствием. Но мы играли везде и почти целыми днями, если удавалось ускользнуть от родительских рук. Но у большинства ребят родители работали, в домах было несколько детей с бабушкой и дедушкой: всегда домашнее задание можно было спихнуть сестрам.
Увлечение футболом было повсеместным и, кроме этого, в Тараклии была организована футбольная команда «Межколхозстрой». В ней стал играть мой старший двоюродный брат Петр Юровский и тогда мы всей улицей стали ходить на тренировки футбольной команды, чтобы за воротами при отчаянной конкуренции подержать и попинать настоящий кожаный мяч. Из нашей уличной детворы впоследствии вырос звезда тараклийского футбола: младший брат Петра- Василий («Малина»). Даже было время, когда все трое братьев: Петр, Василий и Иван играли в команде «Медик».
Однако, когда вуйчо узнал, что его сыновья играют за тараклийскую команду на стадионе, где собираются по две-три тысячи тараклийцев, он рассвирепел. Он был большим консерватором и, когда он в праздничный день в компании уважаемых хозяев, увидел своих сыновей, бегающих в трусах при всём честном народе, разразился страшный скандал. Когда поздно вечером сыновья вернулись домой, вуйчо их построил в шеренгу и стал отвешивать грозные оплеухи. Сыновья, стиснув зубы держали шамары, пока отец не устал. Затем он наорал им, что он больше им не отец и они ему больше не сыновья. Я был невольным свидетелем этой дикой сцены и впервые видел, как бьют взрослых людей.
Однако через некоторое время футбольная троица продолжила играть, и вуйчо смирился с таким для него позором.
« На война»
Игры в войну были продолжением кинофильмов и общей идеологической подготовки советского государства к противостоянию со своими недавними союзниками против гитлеровской Германии. Естественно, что вся игровая атрибутика, роли и сюжеты заимствовались из кино. Чаще всего делились на «русских» и «фрицев». Кроме импровизированных, сиюминутных «военных» схваток в любом месте улицы и даже во дворах, имели место и генеральные сражения со всеобщей мобилизацией детского населения, включая девочек из русских семей. Болгарские девочки в такие игры не играли, хотя бы потому что с обувью были проблемы. Зато они вышивали крестиком, жарили кръстачки и кормили живность, пока их братья сражались на фронте.
Чаще всего генеральные сражения с тщательной подготовкой проходили в Пиронковой рыпе весной-осенью или на заднем дворе Юровских зимой. Разумеется, при отсутствии в этот момент Ивана Васильевича.
Генералом «защитников Брестской крепости» выступал средний сын моего вуйчо- Иван.
Он был в шестом классе, но держался везде очень уверенно. Всегда был «генералом» в школе и лучшим спортсменом. Позже его школьный рекорд на стометровке -11,6 и в прыжки в длину- 6м20 см остались непревзойденными. Он также работал в школе №2 физруком и руководителем школьной автошколы.
«Крепость» возводилась из чеклежа, обглоданных стеблей кукурузы, бревен. Изготовлялись автоматы, пулеметы, пистолеты, нашивки, гранаты и знамя. Основное же поражающее средство были снежки.
В назначенный час «фрицы», ребята из соседнего двора, где жили несколько семей, начинали свои вылазки со снайперских атак с крыши соседнего сарая. Потом, просачиваясь по виноградным рядам, организовывали лобовое наступление, закидывая нас снежками. Ранеными притворялись по желанию. Тогда девочки-санитарки их волокли в укрытие, где перевязывали, поили водой и снова отправляли в «бой». Так продолжалось до тех пор, пока «защитники крепости» не переходили в контратаку : со знаменем, «за родину» и автоматами наперевес. В заснеженном огороде завязывалась рукопашная, борцовская схватка: малышня стремилась засунуть побольше снега зашиворот поверженным, стягивали сапоги наполовину. У всех морды красные, в соплях, за шиворотом и сапогах снег…Наконец, последние самые выносливые и сильные заключали перемирие до следующего раза.
Когда же «война» игралась в рыпе, там имели место масштабные маневры, засады, разведгруппы. Для разведданных использовали даже «гражданских лиц», случайно попавших в переделку или для прохождения через их огород. Боевые действия были столь обширны, что доходили, аж до копчакских полей. Позднее в этих же местах мы, школьниками стреляли из настоящих пистолетов и тут же проводилась «Зарница»-это уже организованная партийно-комсомольским активом военно-патриотическое военное мероприятие, о котором я расскажу позже.

Кино

В.И. Ленин был прав: « Важнейшее из искусств-это кино».
Там, где сейчас расположен скандальный сквер со срубленными туями стояло «Г» и сараеобразное строение. В нем находился клуб с киноаппаратом. Билетов чаще всего для всех не хватало, а у многих ребят и пятидесяти копеек не имелось, потому что в колхозе денег не платили, а пенсионеров в Тараклии не было. Приходилось выкручиваться, выковыривая в задней стене «кинотеатра» дырки. Возле этих дыр тоже выстраивались очереди. Чтобы купить билет, тоже надо было иметь смелость и сноровку: никакой очереди в привычном, городском понимании и близко не было. Была битва за билеты. Счастливые обладатели билетов спешили занять место у двери в клуб, чтобы затем, ворвавшись в зал сесть на полу под экраном и «забить» место для друзей. Слабаки и более взрослые ребята садились на лавки, прикрепленные к полу и принимались грызть семечки, сплевывая под ноги. Когда в атаку переходили красноармейцы на тачанках или краснозвездных танках, все «кинозрители» вскакивали и истошно приветствовали такое развитие событий. Мы честно верили что «От Карпат до японских морей Красная армия всех сильней!». И это оказалось истиной: враги советского государства были вынуждены сменить тактику и виды подрывной деятельности, чего мы и наблюдаем на старости лет.